Home Articles В окне волшебного фонаря

ArtLab

JA slide show

В окне волшебного фонаря

Атрибуция произведений искусства предполагает определение времени создания произведения и поиск возможного автора в том случае, если вещь не имеет авторской подписи. Умение найти имя художника составляет особую гордость искусствоведа-эксперта и, разумеется, особо ценится владельцами антиквариата и деятелями антикварного рынка. Однако несомненное удовлетворение специалисту может принести и тот особый поворот в изучении произведения, когда имя автора остается анонимным, но вещь обретает свое определенное место в общекультурном, художественном, историческом контексте. С этим мы столкнулись, получив на экспертизу работу «Монах, несущий девушку в снопе». Картинка эта небольшого размера (18х25,5), выполнена на холсте, наклеенном на твердую картонную основу, напоминающую старую книжную обложку. Уровень исполнения полотна не особенно высок, хотя и достаточно профессионален. Срезанные поколенно фигуры, смотрящие на зрителя, составляют центральную группу картины. Условно трактованный пейзаж с намеченной линией горизонта и пара деревьев, обозначивших масштаб фигур, позволяют сосредоточить внимание на главном – монахе и девушке. 

По стилистическим и технологическим признакам работу можно датировать серединой ХIХ века, однако, имя автора назвать не представлялось возможным. Среди жанристов 1850-1860-х годов было немало любителей морализирующих, социально-критических, а также иронически трактованных сюжетов. Однако, специфические авторские признаки, позволившие связать работу с кем-либо из известных художников, например, с Соломаткиным, у которого встречаются подобные сюжеты («Танцующий монах», 1864) – отсутствовали. И все же, сам выразительный сюжет понуждал к поиску.

Выяснилось, что первоисточником данной композиции была карикатура периода Великой Французской революции, названная  «Припасы для монастыря». Она изображала монаха-францисканца, несущего в руке корзинку с яйцами, полученную в качестве дани, а на спине – девушку, запрятанную в сноп. Эта гравюра, выполненная в технике офорта и имеющая явный лубочный характер, была известна в России, ее экземпляр хранится в Эрмитаже, куда она поступила еще до 1830-х годов. Мы не знаем, был ли данный сюжет повторен в русской графике, что вполне вероятно, зато любопытный исторический эпизод связан с бытованием данного сюжета в фарфоре.

В 1818-м  году частный завод Никиты Храпунова, находившийся под Москвой, выпустил штоф в форме фигурки монаха, несущего девушку в снопе. Эта скульптура малых форм, обладавшая особой пикантностью в силу возможности практического использования, пользовалась спросом и получила довольно широкое распространение. С ней связана скандальная история, имевшая своеобразные последствия. Фигурка монаха и девушки была приобретена на ярмарке в Саратове архимандритом местного монастыря Саввой и направлена в Губернское правление с просьбой  «…об истреблении подобных кукол, служащих к бесчестию монашеского сана, а прочим христианам – соблазном».

Саратовский вице-губернатор Розинг неожиданно выступил в роли защитника «куклы», заметив, что она: «…не заключает в себе ничего соблазнительного, напротив того, изображает человеколюбие и добродетель монаха, который, забыв слабость сил своих и увлекаясь состраданием к невинности, гонимой, может быть, каким-нибудь злодеянием, старается посредством снопа, скрывающим несчастную жертву, избавить от предстоящей гибели». Все же бумага была пущена по инстанциям и, побывав в кабинете министров, Синоде, Сенате дошла до самого императора. Александр I «высочайше утвердил» положение кабинета министров от 3 февраля 1823 года об учинении строжайшего выговора коллежскому советнику Розингу, архимандриту же Савве объявил «монаршее благоволение». В результате фарфоровые фигурки были запрещены к распространению, Храпунов подвергся серьезному взысканию, а экземпляры оригинального штофа, уже принадлежащие частным лицам, подлежали изъятию и уничтожению. Однако вся эта история послужила лишь  увеличению популярности опального сюжета. После запрещения, спрос на фигурку увеличился, и, воспользовавшись темой, Гарднер выпустил такую же фигурку, но большего размера. Новый «Монах» распространялся уже нелегально, так как маркировка гарднеровского завода на нем отсутствовала из соображений предосторожности. По-видимому, не только Храпунов и Гарднер, но и другие частные заводы выпускали «Монаха», отталкиваясь от уже существующей скульптурной формы. Небольшие изменения касались лишь деталей: девушка могла быть в большей или меньшей степени скрыта колосьями, менялись форма и раскраска основания фигурки, черты лица монаха, головного платка и сарафана девушки. Однако на всех этих скульптурах маркировка больше не проставлялась. Очевидно, что для создания интересующей нас картинки, в качестве прототипа послужила не гравюра, а именно фарфоровая статуэтка. Такова предыстория, связанная с любопытным сюжетом. Однако это не приблизило нас к разгадке авторства произведения.

Разгадка пришла случайно. Разглядывая висящую в экспозиции Русского музея картину К.Е.Маковского «Балаганы на Адмиралтейской площади» (1869), я обратила внимание на изображенную группу людей, толпящуюся у «Волшебного фонаря». И тут пришла в голову смелая мысль: а не могло быть так, что экспертируемая картина создавалась именно для «Волшебного фонаря?» В свое время этот способ развлечения был весьма популярен. Сцена, подобная изображенной Маковским, есть и в картине Соломаткина «На ярмарке» (1878), а Александр Бенуа в своих «Воспоминаниях» посвятил целую главу так называемым оптическим игрушкам. Бенуа называет волшебный фонарь «гуккастен», заимствуя это немецкое слово из «Записок А.Т.Болотова, еще в конце ХVIII века устроившего у себя на квартире во время стоянки русских войск в Кеннигсберге, подобное развлечение. Бенуа же пишет о популярности «раешников», демонстраторов интересного зрелища: «Пять или шесть таких раешников забавляли нетребовательную публику  и во время масленичного гулянья на Марсовом поле, да и редкая деревенская ярмарка обходилась без того, чтобы не появлялся один из этих «разносчиков зрелища». Ходили раешники и по дворам, и тогда к коробке его прилипали дети самых различных классов, ибо всем было настолько интересно поглядеть через большие круглые застекленные отверстия на картинки, вставлявшиеся внутри коробки. Особенно заманчиво было послушать потешные пояснения к ним, дававшиеся раешником. Картинки русских гуккастенов были самые незатейливые, кое-как раскрашенные, а то это были просто иллюстрации, вырезанные из журналов и наклеенные на картон. Зато чего только не «врал» раешник! …Хороший раешник знал десятки всяких прибауток, причем он их варьировал, стараясь потрафить вкусу данного сборища публики или даже высказаться на злободневные темы. Бывало, что он и такое «наврет», что «дамы» - горничные, швеи или просто какие-либо девчонки – шарахались в сторону и, прыская от смеха, закрывались передниками».

В пользу предположения о том, что экспертируемая картинка была создана для демонстрации в волшебном фонаре, говорит следующее:

    1) фигуры взяты крупным планом, что позволяет сосредоточить внимание на лицах, поясной срез и разворот голов на зрителя (фронтальность) отличаются от профильного изображения в рост фарфоровой статуэтки. Отсутствие бытовых деталей, говорящих подробностей, повествовательности, типичных для жанровой картины того времени, лишают ее жанровости, превращают в карикатуру, лубок;

      2) холст наклеен на плотную твердую картонку, без которой его было бы невозможно вставить в проекционный аппарат;

     3) отсутствие подписи, анонимность картинки также говорят в пользу ее специального предназначения быть своеобразным оптическим лубком.

     4) безусловно, что и сюжет своей пикантностью, анекдотической направленностью просто предназначен для разглядывания в волшебном фонаре, дающем волнующее ощущение подсматривания, сопричастности чужой тайне.

Весьма существенным отличием в изображении монаха на картине от того, что выполнен в фарфоре было наличие лестовки – четок, говорящих о том, что этот монах – старообрядец. Во времена правления Николая I и вплоть до начала 1860-х годов на старообрядцев были серьезные гонения, и, возможно, акцент на то, что монах – старообрядец был сделан специально, чтобы снизить социальную направленность сюжета. Это также может служить дополнительным датировочным признаком в пользу того, что работа выполнена не позднее начала 1860-х годов.

И все же картина имела автора. По всей видимости, это был местный живописец, получивший заказ от хозяина оптической машины. Разумеется, художник и не мог подписать полотно, сюжет которого был официально запрещен, ведь, подобно Храпунову, он мог быть подвергнут репрессивным мерам, зато именно такие сюжеты могли оказаться особенно популярными на народных гуляниях и праздниках и заказываться владельцами волшебного фонаря. Не случайно храпуновская фигурка монаха пользовалась успехом и продавалась именно на ярмарках.

Чтобы проверить наше предположение, мы отправились в Музей истории города (Петропавловская крепость), где ознакомились с коллекцией волшебных фонарей. Среди множества разнообразных конструкций, предназначенных для показа самого разного материала, имелась и такая, куда идеально подходила наша картинка, в чем мы убедились, вставив ее в аппарат, производства О.Рихтера в Санкт-Петербурге. В фонаре имелось отверстие, куда вставлялась керосиновая лампа с отражателем, благодаря чему картинка освещалась ровным светом, наверх выводилась труба для отвода тепла и дыма, а увеличительная линза способствовала впечатлению рельефности и четкости изображения. Она приблизила к нам фигуру монаха и выглядывающее из снопа лицо девушки. На мгновение мы почувствовали себя участниками ярмарочного гуляния, и удовольствие от лицезрения картинки было не меньше, чем у тех, кто любовался ею в окне волшебного фонаря более ста лет назад.

Е.В.Нестерова
Институт живописи, скульптуры и архитектуры им.И.Е.Репина

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

 

 

Partners


 
 
 
 
 

 




Working hours

Monday-Thursday - from 10:00 to 18:00
Friday - from 10:00 to 17:00
Saturday, Sunday - closed
During martial law, we work by prior arrangement.

Contacts

Address: Kyiv, Kyianivskyi lane, 3-7, office 203

Telephone: +38 044 272 3745,  +38 093 843 8799

                     +38 067 810 2898
E-mail: info@art-lab.com.ua